Но при всем этом индивидуальность еще не пробуждена, а душа находится как бы в дремотном состоянии и действует, не отдавая себе отчета в своей личности, т.е. вследствие инстинктивных эмоций. Однако растения с разветвленным уже корнем, ветвями и листьями обладают большею в этом отношении ясностью и образуют особый мир вследствие того, что их клеточная ткань кишит уже невидимыми жизнями.
В растительном царстве развиваются также враждебные стороны, т.е. два растения могут обладать противоположными флюидами, и в таком случае они не выносят друга друга.
В растении, таким образом, явно обозначается основа будущего человека: растение пьет, питается, переваривает пищу, спит и имеет нервную систему, восприимчивую к флюидам, теплу, холоду, свету. Следовательно, оно уже готово перейти в животное царство.
Животная жизнь начинается, конечно, с пород наименее развитых, которые понемногу приобретают свободу передвижения. В этой стадии инстинкт представляет переходную ступень к сознанию и рассудочной деятельности. Чтобы совершенствоваться, работать и развивать свои способности, в животном пробуждаются две великие силы природы, а именно труд и борьба за существование. Оно вынуждено искать себе пищу и защищаться от врагов, а значит, думать, соображать и даже лукавить. Затем наступает потребность защищать самку и потомство; причем пробуждается третий могучий двигатель души – любовь, закон притяжения.
В этом периоде приходят в действие все зачатки добра и зла; животное любит, ненавидит, становится хищным, ревнивым, благодарным, мстительным, хитрым, сладострастным, алчным, но… не имеет еще свободной воли. Пороки его и добродетели ограничены природой, которая воздерживает его от того, что могло бы слишком вредить ему; но, готовясь обратиться в душу человеческую и приобретя указанные могучие двигатели умственной жизни, в животном просыпается сознание ответственности -
совесть. В характере животного его личность уже весьма ярко выражена, и в сфере своего понимания оно отлично знает, поступает ли дурно или хорошо. Кроме того, в нем уже процветают упрямство, леность, непокорность, и оно испытывает страх наказания. В животном совесть представляет уже внутренний и неподкупный голос, ведущий его к исполнению долга, и служит инстинктивным основанием совести человеческой, но в иной степени развития, понятно.
– Прости, учитель, еще за один вопрос: есть ли у животного также духовный язык, т.е., может ли оно, подобно человеку, обмениваться мыслями? – осведомился Калитин.
– Несомненно, у животного есть свой духовный язык, но с ограничениями, соответствующими той степени развития, на которой оно находится. Пойми, что в животном одинаково таится божественная психическая искра, одаренная всеми теми зародышами развития, какими обладает человек, или даже дух совершенный, в которого ему предназначено обратиться. Значит, существуют и корни языка мысли, на котором ему придется говорить; а так как ему подобные стоят на одинаковой с ним степени развития, то они прекрасно понимают друг друга.
– А имеет ли животное представление о смерти?
– У нормального животного, даже довольно низкой породы, существует представление о телесной смерти, которой оно боится, и оно старается избегать могущих вызвать ее случайностей. У высшего животного есть даже сознание Божества, т.е. могущества, от которого все зависит. Сознание это, конечно, смутное, темное, но все-таки настолько глубокое, что в опасности или беде оно взывает к Нему.
Говоря о сознании смерти у животного, забыл прибавить, что ощущения его во время великого перехода в потусторонний мир – похожи с ощущениями человека, стоящего на низкой степени развития. Животное испытывает тот же страх, смущение и сильный, вырывающий астральное тело электрический толчок, а затем наступает полное беспамятство. Наоборот, пробуждение его в том мире и возврат сознания совершается быстрее и легче, нежели обремененного преступлениями человека. А теперь мы подошли к великому моменту, когда начинается человеческая жизнь души.
– И вместе к тому моменту, когда душа, по странной случайности, пятится как будто назад, так как большинство людей, в особенности в диком состоянии, бывают более грубы, враждебны, свирепы, мстительны и жестоки, нежели животное, – со вздохом заметил Калитин.
– Это верно. Дух животного, сделавшись человеком, становится на вид хуже, потому что его не сдерживают более мудрые законы природы, бывшие ему до этой поры неприступной преградой. Но это не означает, собственно, что он идет назад, ибо в глубине его души таятся все приобретенные им добрые качества, а его увлекают до помрачения рассудка грубые, разнузданные страсти вследствие полной свободы их проявления. Только со временем, в жизненных испытаниях, он успокоится, научится преодолевать себя, начнет смотреть на все правильно и обуздает свои инстинкты.
Представь себе, например, диких обитателей этого мира, если бы им внезапно открылись тайны нашей науки и они явились бы обладателями того могущества, которым располагаем мы. Подумай, как бы они их применили? Ослепленные, не зная, что делать с сокровищами, которыми они не умеют пользоваться, не сдерживаемые более обязательным послушанием, они стали бы наглыми, расточительными злоумышленниками, опасными как для себя, так и для других, пока не достигли бы должного равновесия.
– Понимаю, учитель, но об одном также очень любопытном предмете ты ничего не сказал мне. Мы, люди, пользуемся великим благом иметь духов-покровителей, невидимых наставников, которые вдохновляют, поддерживают и также оберегают нас от невидимых нашим грубым глазом врагов. Как же обстоит дело относительно животных? Мне кажется, раз им предназначено стать людьми, им следовало бы также иметь какое-нибудь оккультное покровительство.