Законодатели - Страница 60

Однажды он предложил Авани прийти с арфой и играть в то время, когда она восседала на троне как благодатное божество.

– Это послужило бы нам огромной помощью, и я была бы тебе глубоко благодарна. Но захочешь ли ты играть и петь мелодии по моему указанию, имеющие особо врачующую силу?

– Уж если я хочу помогать тебе, то ясно, что подчинюсь твоим указаниям, – добродушно ответил Абрасак. – Позволь, однако, заметить, что я не совсем невежда в науке гармонических вибраций и разных их воздействий.

– Отлично, тем большую пользу принесешь ты в этом благом деле.

Таким образом, между Абрасаком и прекрасной пленницей понемногу установились дружеские отношения. Однажды, когда он казался особенно мрачным, нервным и раздражительным, терзаемый по-видимому затаенной злобой, молча следившая за ним Авани неожиданно спросила его:

– Что с тобой? Не случилось ли чего неожиданного?

– Ничего неожиданного нет, но я виделся с Уржани и говорил с нею. Меня опьяняет ее небесная красота; но бешеная злоба из-за того, что она ненавидит меня и презирает, а мерзкие тираны города магов воздвигли между нами преграду, которую мне не преодолеть, наполняет душу мою каким-то странным чувством, причиняющим мне, однако, почти физическое страдание.

Авани покачала головою:

– Ты ошибаешься. В Уржани нет ни ненависти, ни презрения к тебе, а одно лишь сожаление; но она бессильна помочь тебе. Посуди сам, достойно ли твоего знания и пройденного уже посвящения, первое условие коего состоит в том, чтобы победить в себе зверя, питать лишь животное чувство к чужой жене?

Перед тобою обширное поле деятельности: двигать вперед низшее человечество, дать просвещение и мудрые законы этой девственной земле. Разве такая миссия не может удовлетворить самое высокое честолюбие?

И маги могли бы помочь тебе в деле руководства первобытными массами, которые ты хочешь поднять против них. Неужели ты не понимаешь всего безумия объявить войну людям божественного города, этим исполинам знания, могущество коих равносильно могуществу стихий? Берегись, чтобы маги не обратились против тебя! Тогда они сломят тебя, как соломинку, и обратят в прах. Поднявший меч – от меча погибнет. Покорись, верни свободу Уржани и, может быть, тогда они простят тебя.

С минуту Абрасак молчал, а потом вызывающе покачал головой:

– Благодарю за слова, подсказанные тебе дружеским ко мне чувством. Может быть, ты права; временами и я сам спрашиваю себя, не безумие ли все мое предприятие? Но отступить не могу, я сжег корабли! Их обидное по отношению ко мне пренебрежение разожгло мою гордость и непреодолимое желание померяться с ними силами.

Я хочу отомстить за презрение и подниму против них миллионы великанов, приступом возьму их город, одолею и вырву у них скрываемые от меня тайны. О, дорого заплатят они за преграду, воздвигнутую между мной и любимой женщиной.

Он потряс сжатым кулаком, и в глазах его сверкнула дикая ненависть.

– Никогда не освобожу Уржани. Правда, я не могу обладать ею; но, несмотря на это, меня радует возможность хоть любоваться ее лучезарной красотой и слышать голос, который слаще для меня пения сфер. Сознавая, что она здесь, под жалкой кровлей, которую только и могу ей предоставить, я не мучаюсь по крайней мере ревностью от присутствия около нее Нарайяны.

И, вскочив, он вышел из пещеры.

Глава десятая

Похищение Уржани и сопровождавших ее молодых жриц произвело в городе магов большой переполох. Известие это привезла остававшаяся в воздушном судне молодая девушка, которая видела, как произошло нападение, и поспешно вернулась, чтобы поднять тревогу. Наибольшее волнение проявили, однако, земляне, не понимавшие проявленного магами мнимого равнодушия перед столь возмутительным злодеянием. Что же касается Нарайяны, то исчезновение жены вызвало у него такое потрясение, что была минута, когда казалось – вот-вот рухнет мудрость и послушное воле мышление мага, и их заместит безумный гнев простого смертного. Однако этот бешеный порыв быстро утих под глубоким и строгим взглядом Эбрамара, укоризненно заметившего:

– Не стыдно ли тебе поддаваться чувствам, которые, я надеялся, ты окончательно победил в себе!

– Ты прав, учитель. Моя неосмотрительность и глупое упрямство понесли справедливое наказание; я не сумел понять, что упорно покровительствовал просто негодяю, и он дал мне теперь блестящее доказательство моего ослепления. Но неужели вина эта так велика, что мне надо расплатиться за него бесчестием Уржани?… Неужели Дахир допустит, чтобы дочь его пала жертвой животной страсти этого неблагодарного злодея?

– Нет, честь дочери Дахир сумеет оградить; но все прочие события пойдут в порядке, указанном судьбою, слепым орудием которой стал сам Абрасак.

– Так, может быть, это также – веление судьбы, закрепленное нашими высшими наставниками, чтобы я спокойно торчал здесь, сажая овощи в ожидании, пока «судьба» или «орудие ее» вернут мне Уржани, – заметил Нарайяна, и судорожное дрожание губ выдало его волнение.

Эбрамар положил руку на его плечо и ласково сказал:

– Блудный сын мой, когда же проникнешься ты сознанием, что поспешность есть показатель несовершенства. Никто не требует от тебя бездеятельности, и ты будешь работать для освобождения Уржани, но не так быстро, как бы ты желал, пользуясь для этого всем имеющимся в нашем распоряжении могуществом. Я читаю в твоих глазах вопрос: «Почему»?

Потому, сын мой, что назначение наше на этой планете дает нам совершенно особенную роль. Мы – законодатели, призванные заложить основы высшей цивилизации; значит, блюсти и направлять движения, которые ускоряют развитие умственной деятельности. Таким ускорением, хотя печальным и достойным сожаления, если хочешь, но неизбежным, служит война. Все великие духовные и политические кризисы в низших еще мирах, как тот, где мы теперь находимся, или тот, откуда пришли, сопровождаются смертоносным столкновением человеческих масс. У народов же достаточно развитых война является реакцией, кровавым пробуждением от сонного ленивого покоя и пошлых интересов. Война встряхивает и облагораживает народы, призванные играть роль в дальнейшей истории человечества; она же косит и толкает к распаду народы, находящиеся в состоянии упадка нравственного и физического.